Тот самый Петербург

Однажды ночью я проснулся, а утром уволился с работы и улетел в Петербург…

18.04.16: Сегодня я побывал в дацане Гунзэчойнэй. Мне повезло попасть туда вместе с экскурсией. Почему “повезло“ – чуть позже. Сейчас о самом дацане. Как рассказывал Лама (самый настоящий) здание было построено в 1913 году, а через 2 года его открыли для прихожан. После революции, до самых 90-х годов, здесь были госпиталь, станция, направляющая летчиков во время Великой отечественной и глушилка “Голоса Америки“. И только с распадом СССР это здание каким-то образом снова попало в руки буддистов.

Сейчас в нём живут порядка десятка лам. Большая часть из них – буряты, монголы и калмыки. Но есть и один алтаец, который и вёл экскурсию.

Само здание внутри небольшое. Первый этаж – основная часть дацана, где совершаются приношения и хуралы. Остальные этажи – это жилые и хозяйственные помещения. Не все ламы живут в дацане, некоторые выполняют определенные функции в городе, как например, чтение лекций. Сам дацан построен в виде трона для Будды. В первый раз в жизни я услышал хурал (молебен). Длился он около 40 минут, как я понял – всё зависит от дня когда он совершается. Бывают хуралы и по 14 часов, и в течение нескольких дней и больше.

Хурал – это действо, которое завораживает при полном отсутствии действия!

Ламы (не все из них кстати монахи, некоторые только учатся, а процесс обучения занимает более 20 лет) неторопливо готовятся, очень обыденно и просто. Шутят о чём-то своём, зевают, ходят туда-сюда. Команду даёт один из лам. Он держит палку, и, как я понял, в его задачу входит не только контроль за проведением хурала, но и за поведением прихожан. То есть, если вы, закинув нога на ногу, будете чатиться в инете, он имеет полное право, хоть и не сильно, но дать вам палкой куда-нибудь.

Хурал начинается с удара палкой по полу, и в тот же миг все ламы на один голос начинают нараспев читать священный текст на тибетском языке. Временами один из лам бьёт в барабан и трубит. Это действие несёт символическое значение: звук трубы должен избавить слушающих от агрессии. Порой ламы резко замолкали и в дацане наступала полная тишина. Сакральная. Звенящая. Казалось тишина вибрировала в воздухе. Хурал завершается так же внезапно, как и начинается: удар палкой по полу и ламы расходятся. Мои ощущения от этого действа были очень близки к катарсису.

Звук и тишина проникали под кожу. Дыхание подчинялось другому ритму. Это была медитация.

Теперь по поводу “повезло“. Вот несколько высказываний участников экскурсии, когда им рассказывали про буддизм и дацан: “А статую Будды за что можно потрогать?“, “А самый главный храм ваш где?“, “Где у вас тут Будда, который богатство приносит?“, “А что у вас вместо “Отче наш“?, “А как у вас проходит крещение?“ И самое мое “любимое“: лама рассказывал про танки (они же “тханки“) – тибетская живопись, где на полотне определённым способом изображают Будд, и одна дама, перебив ламу сказала, очень деловито: “У нас в России это называется батик“. БАТИК, КАРЛ!!! Никогда не думал, что буду сидеть в дацане с фейспалмом, но…

19.04.16: Казанский собор – это символ РПЦ. Не знаю, так ли это на самом деле, но посетив его, я это понял. Представьте себе место, где искренне молятся, продают самую разнообразную христианскую литературу и тут же рядом ходит толпа туристов, щёлкая фотоаппаратами. И всё это происходит в гармонии, тишине и никаких вам контрастов. Если ты стоишь и молишься, то пространство вокруг сгущается и ты не замечаешь китайцев, которые обсуждают могилу Кутузова. А если фотографируешь, то не замечаешь, что рядом с тобой кто-то молится.

Никто друг другу не мешает. Все говорят и ходят тихо. Ты вообще можешь просто сидеть на стуле у стены. Или бродить из угла в угол. Женщины могут спокойно зайти без платка.

Правая рука здесь совершенно не ведает, что делает левая. Когда находишься в Казанском соборе, то даже если ты не воцерковлённый, собор всё равно будет в тебе. По храму проходят экскурсии, правда, в основном они посвящены истории христианства. Но вот, например, из интересного: в храме есть Андреевский флаг, под которым в первую мировую шли в бой. Лет десять назад какой-то бизнесмен, увидев что он сильно истрепался, дал денег на реставрацию. Теперь флаг в хорошем состоянии и надежно укрыт от внешнего воздействия. Но самая главная реликвия здесь, конечно, это икона Казанской Божьей Матери, к ней всегда огромная очередь.

20.4.16: Русский музей: Михайловский дворец и корпус Бенуа
Я направлялся к экспозициям и по пути увидел посетителя, который возмутился, что его отогнали, когда он “тыкал носом“ в картину. “Почему нельзя фотографировать со вспышкой и подходить близко? Чо будет-то от одного раза? Они же висят, чтоб их смотреть, не?“. Да, уважаемый, они висят, чтобы каждый желающий мог увидеть шедевры живописи и иконы средних веков. Чтобы их могли увидеть все, а не только ты один, идио….посетитель, который считает, что “ничего же не будет“.

Как бы занудно всё это не звучало, но краска, которой в некоторых случаях аж 400 лет, портится, да-да портится, от вспышки и от дыхания.

А если ты, мужик, решил, что есть реставраторы и вообще это их работа, то реставрация – процесс дорогой и кропотливый, и музеи не могут себе позволить его каждый год. Поэтому смотрители делают тебе эти “глупые замечания“, Брюллов у нас один, а желающие приобщиться к искусству со словами “чо-вы-скандалите, чо-от-одного-раза-то-будет?!“ приходят в день по паре тысяч.

Картины не фотографировал, ну, правда, глупо же. Но кусочки некоторых картин фотографировал.

Потому что сюжетная живопись – это чудо. На картине “На войну“ меня поразила сцена, которая развернулась в левой части полотна: мать смотрит на сына, отец – в землю, жена отвернулась и недовольна, дочь скучающим взглядом – куда-то в другую сторону, а сам солдат ни на кого не смотрит – взгляд мимо всех. А рядом — пляски пьяных солдат, кого-то волокут силой в поезд, кто-то плачет и прощается, кто-то курит. Или “Последний день Помпеи“. Сверху падает огонь и каждый бежит от него, считая что настал судный день. И в этот смертный час, никто из изображённых на картине не спасает себя: мать спасает сына, богач – лошадей, священник – кубок и кадило, еврей – богатство, сам Брюллов – да-да, он там тоже есть – свои краски. Любовники спасают любовниц, рабы – хозяев, мужья – жён. И никто не спасает себя. В самый тёмный час мы поймём, что или кто для нас важнее жизни и кинемся это спасать.

Потому что наша жизнь заключена в других людях или в вещах. И поэтому никто не спасётся. В каждой картине есть детали, которые запускают сюжет. Это кино, которое развивается в нашей голове.

Правда, я только сейчас начал понимать скульптуру. Изгибы, которые не передать на камеру, линии, которые раскрываются как раз совершенно по-новому, эмоции, которые у человека смотрелись бы пошло или резко, выраженные через скульптуру выглядят тонко. “Фавн и вакханка“ – это моя идеальная жизнь, серьёзно. Посмотрите на напряжение у фигур: рука, скулы, взгляд. Такое можно только создать. Третья и четвертая – это сюжет фавна и нимфы. Здесь он раздевает её, улыбаясь наипошлейшей, и при этом не пошлой, улыбкой. И кто здесь безнравственнее – он или она – сказать трудно.

Я бродил три часа и устал. Сел перед картиной с изображением леса. В комнату вошла группа людей, на которую я несколько раз натыкался за всё это время. Они вели себя шумно, махали руками. Взрослые люди, а говорили какой-то бред. Дико бесили, если честно. Вдруг они все сгрудились вокруг меня. Экскурсовод начала рассказ. Оказалось, что это группа психически нездоровых людей, и у них здесь – частые экскурсии.

Иногда они приходят ради одной картины, иногда все одеты в один и тот же цвет, а иногда прямо в музее танцуют – как рассказала мне смотрительница.

Далее всё почти дословно:
– Как вы думаете, почему мы остановились напротив этой картины?
– (тишина)
– Именно из этого леса к вам приходит ваш зверь. Но ведь вы помните свои инструменты против него? Вот какой у тебя зверь?
– Африканская гиена!
– А чем бы ты её усыпил?
– Скрипкой
– А у тебя?
– Минотавр….застрелила бы.
Экскурсовод по очереди опросила всех, каждый называл своего зверя и при помощи чего он бы с ним справился.
– А что вы видите на этой картине?
– (тишина)
– Забор. Тонкий забор. А мы на опушке леса. И этот ветхий забор отделяет нас от наших зверей.
Они ушли, я остался смотреть на картину и пытался понять, какой зверь у меня. Видимо, свои страхи они визуализировали в образе зверя и справлялись с ним посредством таких примеров, прямо как Георгий Победоносец. Я смотрел и понял, что для меня нет зверя страшнее человека. И что из леса вышел бы к себе я сам. А вот чем зверя усыпить, я не знаю.