“Я так хочу сыграть кино“
14 декабря в Санкт-Петербурге в Большом зале Штаб-квартиры Русского географического общества прошел концерт Олега Николаевича Каравайчука.
Слово “концерт“, однако, понятие малоподходящее для описания того, что в тот вечер происходило в зале РГО. Интимность, камерность, простота вечера и неожиданность формата исполнения нарушали привычные рамки, в которых петербуржцы привыкли воспринимать события именуемые “концертами“.
Пока заполнялся зал, где-то за столом в стороне тихо сидел человек и, похоже, не обращал никакого внимания на происходящее. После нескольких слов организатора он встал и поднялся на небольшую сцену. Это был небольшого роста мужчина, с худым телом, узкими плечами и морщинистым лицом. Лоб его закрывали густые русые волосы. Глаза были закрыты, голова чуть опущена. Человек подошел к роялю и, как будто немного покачиваясь, оперся на спинку стула, который стоял возле инструмента. С болезненной хрупкостью тела человека резко контрастировали хорошо развитые большие кисти рук с натруженными косточками. Одет он был совсем не по-концертному: старый вытянутый рыжий свитер, штаны спортивного покроя, кроссовки, слабо завязанные разными шнурками – белым и синим, а в завершении образа – бежевый берет, сдвинутый набок. Перед нами стоял Олег Николаевич Каравайчук. Его звонкий высокий голос, неповторимые интонации, с которыми он произносил фразы, разливались по всему залу. Вдруг к человеку подошел кто-то из организаторов и зачем-то дал ему микрофон. С видом человека, которого сбили с чего-то важного, стоявший на сцене растеряно спросилх: “Ничего не было слышно? Мне нужно все с начала говорить?“.
То, что Каравайчук произносил со сцены, было похоже на признание. И от этого было как-то неуютно и одновременно грустно. Разобрать удавалось не все, даже тем, кто сидел в первых-вторых рядах. О себе композитор почти не говорил, но в основном о том, что дорого ему и что осталось с ним, спустя столько лет. И это не режиссеры, с которыми он работал. Не фильмы, которые вошли в классику советского кино, в том числе, благодаря его музыке. Это вещи совсем иного, более интимного порядка: его родители, итальянское кино, с которым он, по его признанию, так хорошо сочетается, и домработница Настенька.
Композитор объявил, что игры не будет, но будет “кино“. Сначала Италия (итальянское кино), затем Вена, а после – Россия.
Следующие сорок минут оказались для зрителей настоящим испытанием. Представьте, вы пришли на творческий вечер любимого композитора и, должно быть, рассчитываете послушать его музыку в живом исполнении. И все для этого вроде бы есть: вот – композитор, вот – рояль. Вместо этого вам предлагают посмотреть “кино“, то есть видеозапись, на которой композитор исполняет свои произведения. Что же касается главного героя события, то он благополучно устраивается где-то в стороне у окна и вместе с вами наблюдает свое “кино“. Я не знаю, что ожидали зрители от этого вечера. Для меня это было первое посещение концерта Олега Каравайчука, и я изначально решила не представлять себе, как это будет, ни к чему себя не готовить. Несмотря на отсутствие ожиданий (от которых до конца, конечно, избавиться невозможно), у меня во взгляде, так же как и во взгляде остальных присутствующих, застыл немой вопрос: “Будет ли маэстро играть?“.
Тем временем на экране разворачивалось первое «кино». За роскошным роялем сидел Олег Каравайчук и требовательно, но в то же время проворно, легко высекал из инструмента мощные звуки, причудливым образом собиравшиеся в гармонию. Этот рояль, который можно увидеть в Эрмитаже, – рояль Schroeder, подаренный в 1898 Николаем II своей супруге Александре Федоровне, – один из любимых инструментов композитора (еще один находится в музее Бродского). На экране периодически появлялись вставки из фильма Пьера Паоло Пазолини “Мама Рома“, где на средних и крупных черно-белых планах можно было узнать любимую музыкантом Анну Маньяни. Затем по требованию Каравайчука молодой человек, сидевший за ноутбуком рядом с композитором, поставил следующую видеозапись. На этот раз была “Вена“ и импровизация со Штраусом, после нее – видео номер три, Россия.
В зале между тем нарастало молчаливое удивление, а на лицах зрителей все отчетливее проступало недоумение. Кто-то, не выдержав спросил, будет ли “живая музыка“, назвав происходящее “фанерой“. Его успокоили, что будет. Несмотря на то, что петербургский зритель уже привык к выходкам гениального композитора, Олегу Николаевичу и в этот раз удалось перехитрить и удивить своих гостей.
Однако вопреки расхожему мнению, что вот уже почти 86-летний композитор – чудак, который не вписывается в этот мир, и что, случайно встретив, его запросто можно спутать с городским сумасшедшим, у меня сложилось о композиторе иное мнение. Несмотря на внешнюю алогичность действий и безумный вид музыканта Каравайчук прекрасно отдает себе отчет, что он делает и для чего. Это испытание “кино“ оказалось сознательной провокацией композитора, и риски этого смелого своевольного жеста он отчетливо понимал. Выйдя затем на сцену, он признался, что очень боялся “ставить нам эту штуку“, боялся, как отреагирует зритель на непривычный формат игры. У меня есть этому одно объяснение: как Муратовой не нужен нейтральный спокойный зритель, так и Каравайчук испытывает своего слушателя на прочность, доводя его до точки кипения всеми доступными ему средствами. Чтобы услышать музыку Каравайчука, необходимо не только неоднократно ее прослушать, на чем настаивает сам композитор, но и распотрошить, нарушить слаженность и гармоничность своего внутреннего мира, выйти из зоны привычных и комфортных ритмов.
Если еще немного пофантазировать, то, что 14 декабря происходило в зале РГО, можно условно обозначить перформансом композитора. Написав музыку к стольким кинофильмам и театральным постановкам, Каравайчук теперь сам создает свое кино, в котором является режиссером, исполняет одну из главных ролей (вторая – достается роялю Shroeder) и лично присутствует на показе своего “фильма“, подсматривая за реакцией зала.
Но, в целом надо сказать, что петербуржцы прошли испытание “кино“, за что были вознаграждены пусть и непродолжительной, но живой игрой музыканта. И они наверняка придут еще, если, конечно, подобное повторится…