Москва. Музей Маяковского.

Москва, Лубянский проезд. Через парадные во двор. Там на четвёртом этаже крохотная комнатка, где жил Вл. Маяковский. А с 1989 года – весь коммунальный дом, выкупленный и посвящённый Ему как символ того огромного мира, который Он сотворил. И в который Он теперь приветливо впускает, отмечая на каждом билетике:

Четыре этажа, семь залов, три часа брожения по ним. Изучено всё? Какие-то отрывки, кусочки, буковки. Вокруг так много всего, ломаные линии, железо, ступеньки, фотографии, плакаты, вырезки из газет, книги. Книг много, разных: Его, Есенина, Пушкина, Ленина, Горького, Маркса. Ошарашивающий музей. О Нём, сильном и великом. Жёсткость без мягкости, почти без стихов, хотя стены режут красные цитаты из Него.

Всё смешано и тщательно расставлено по залам.

Первая экспозиция, посвященная Его детству в Грузии. Потом лестница подъезда, на четвёртый этаж. И сразу у входа Его комнатка, с 450 вещами, которые всегда в ней находились. Вот зал про Его путешествия. Вот часть тысячной коллекции записок читателей к Нему. Сотня сотней вопросов; тщательно собранное Поэтом свидетельство человеческой мудрости, язвительности, злости, любопытства, зависти, глупости и восхищения.

Были ли «Вы» знакомы с В. Хлебниковым? Что от него восприняли? Ваше мнение о нём? Верно ли, что он гениальнейший поэт нашего времени и Вы перед ним мразь?
В. Дубов

Владимир Владимирович! Вот уже 15 лет я наблюдаю за Вами – и всегда – эта правда Ваша возмущающее сердце. – Как Вы можете выдержать все это огромное человечество? Грызитесь, грызитесь! Не сдавайтесь!

Тов. Маяковский!
Будь настолько правдоподобным и честно отвечай на следующие вопросы, но в строгой объективности:

Почему ты так чрезвычайно занимаешься самовосхвалением?
Для кого ты пишешь?
Если ты пишешь для нашего времени, то кто из людей нашего времени понимает тебя?

По всем этим залам можно ходить часами, читая старые книги и газеты, разглядывая любимые плакаты и портя зрение. Может, их и не надо читать. Все, кроме одной. Целая полоса Литературной газеты от 17 апреля 1930 года на смерть Поэта. Не пожалейте времени и глаз: этот большой, пожелтевший разворот стоит того, чтобы его прочесть целиком. Он посвящён самоубийству Вл. Маяковского. Этого рослого, сильного, вечно курящего, с глубокой вертикальной морщиной на лбу, с руками в карманах и прямым взглядом Вл. Маяковского. Который вдруг умер, да не просто умер, а застрелился.

Вся полоса жестокого осуждения человека и восхищенного славословия Поэта. И среди этого только одно, тёплое, дружеское:

ПОТРЯСЕН СМЕРТЬЮ ГЕНИАЛЬНОГО ПОЭТА И ЛЮБИМОГО ДРУГА, С КОТОРЫМ МЫ ВМЕСТЕ УТВЕРЖДАЛИ ЛЕВОЕ ИСКУССТВО.

ВСЕВОЛОД МЕЙЕРХОЛЬД.
Берлин

Во всём, даже в посмертных скульптурах, много жизни, мало смерти и совсем нет нежности. А может, её вовсе у Него не было, не было этой самой нежности? Разве что в стихах… Да в письмах… Разрывающих сердце письмах к Лиле Брик.

Конечно ты понимаешь что без тебя образованному человеку жить нельзя. Но если у этого человека есть крохотная надеждочка увидеть тебя то ему очень и очень весело.
Я с мальчишеским лирическим бешенством ухватился за твоё письмо.
Ведь ты не сердишься на мои глупые письма. Если сердишься то не надо – от них у меня все праздники.
Я езжу с тобой пишу с тобой, сплю с твоим кошачьим имечком и все так.

Среди этого продуманного поэтического хаоса – островок спокойствия и размеренности, выставка фотографий 1896 – 1930 гг. Фотографий много. В этом замечательнейшем музее много всего, кроме стихов. Но стихов-то и не хватает. Написанных на стенах, потолке, полу, даже в воздухе. Чтобы сидеть на ступеньках и слушать. Или читать их, облокотившись на очередные перила.

— Тебя забудут, Маяковский.
— Поговорим об этом через тысячу лет.