Музыкант в кубе

11 октября, в День республики, башкирский музыкант и дирижёр Рустэм Сулейманов объявил, что начинает перформанс под названием “Тирмә“ (Юрта). В течение недели Рустэм жил без еды в стеклянной “юрте“ (специально созданном арт-объекте) и играл на скрипке сочинения башкирского фольклора. По словам музыканта, он хотел привлечь внимание общества к необходимости сохранить уникальное и неповторимое национальное инструментальное искусство башкирского народа, сберечь и передать его потомкам.

Интересно, напишет ли об этом главный республиканский журнал о культуре “Рампа“, сделает ли репортаж главный телеканал республики БСТ? Боюсь, эти вопросы риторические, но да ладно.

В чём главное отличие концерта от перфоманса? Во время концерт нет живого участия зрителей, музыканты играют в своём условном “вакууме“, а зритель слушает  в своём. В перфомансе нет никаких “вакуумов“ (даже если музыкант находится в закрытом пространстве), а есть взаимодействие творца и зрителя. От действий зрителя зависит действие перфоманса.

Следовательно, своим участием в перфомансе мы могли ему “ответить“. Именно поэтому мне было важно смотреть прямые эфиры дома и на работе, а также, по возможности, ходить в Арт-Квадрат – к месту действия перфоманса.

Пространство “Тирмэ“ стилистически выверено: белые стены, засушенные стебли растения курай, красные полотенца с башкирским орнаментом на красных перилах лестницы, у дальней стены – матрац и спальник, в центре освещённой комнаты – пюпитр с нотами, стул, на котором сидит играющий на скрипке музыкант.

В одно время я обратила внимание, что музыка звучала одновременно со звуком перфоратора. И этом моменте, как в капле воды, отразилась суть перфоманса– невидимая битва разрушительного и созидательного: музыка, как живой организм, прорывается сквозь помехи, тлен, преграды, прокладывает путь в сердце слушателей и как будто говорит “спаси меня, сохрани, убереги“. На 7-ой день, стоя у стекла куба, я подумала, что теперь смысл зрительского присутствия претерпел трансформацию: голодающий музыкант измождён, организм включил компенсаторные механизмы, его часто клонит в сон, и зритель в пространстве перфоманса становится дополнительным угнетающим элементом, не дающим музыканту отдыхать.

Алён Савельева, художница: Я узнала об акции Рустэма Сулейманова в фейсбуке, то есть через плоды глобализации. Как и следовало ожидать, музыкальная составляющая и сама заявленная идея акции деформировалась, и для зрителя уже предстали в новом свете. Мне очень понравилась визуальная составляющая: грузный мужчина в пижаме и тапочках на красном стуле играет красивые мелодии на фоне ковра с башкирским орнаментом в пустой светлой комнате. Периодически он исчезает из кадра, в этот момент мы слышим тяжёлое дыхание. То ли зверь какой в клетке, то ли дух явился нам мистический, не ясно. Музыканта заперли в стеклянной “юрте“. Для зрителей представляется некий образ последнего оставшегося представителя башкирской национальной культуры, некий живой экспонат, который ещё носит в себе память родных мелодий, но потерял традиционные инструменты.

Татьяна Болотина, фемактивистка: Сидеть в стеклянном кубе и играть – клёво. А вот акции, связанные с вредом здоровью, я не одобряю. Прежде всего не одобряю интерес людей к таким акциям. Получается, чтобы привлечь к себе внимание – надо себе навредить. Это часть культуры насилия.

Айдар Бекчинтаев, художник: Сложновато оценивать издалека, не видя живьём. В целом мне нравится, что перфоманс проводится в Арт-Квадрате хорошо, что эта площадка приняла эту идею, надеюсь, и в будущем там будут возможны подобные вещи. Ещё нравится, что автор оценивает этот перформанс именно как политическое искусство, что критикует неэффективность культурной политики в республике. И что говоря о необходимости сохранения старой культуры, делает новую – этим перформансом. Но я не совсем понял пассаж в описании про урбанизацию, что он, в юрты предлагает переезжать? Про “фундаментальные моральные и нравственные принципы народа“… Это что имеется ввиду? Кочевые традиции, мусульманские? Патриархат, что-то ещё? Я всё же за новые веяния вроде образования, толерантность и т.д. Про “область внутренних исследований, которую никто не разрабатывал“ тоже звучит сомнительно. Описание перформанса вообще как-то отталкивает от его посыла – что власти неэффективны в распределении ресурсов и национальной традиционной культуре плохо помогают. Ещё плюс, что сам перформанс по подаче и реализации в целом уже получился удачным: пишут журналисты, интересуются люди, значит не зря, и хоть как-то всё это башкирской музыке должно помочь. А вообще, если про искусство, то на мой вкус в этом перформансе всё очевидно и понятно, нет чего-то прорывающегося сквозь реальность, ничего неожиданного, непонятного, удивляющего. Так что мне не очень интересно. Но может в живую лучше, не знаю.

Тансулпан Буракаева, режиссёрка, фемактивистка: Сначала я очень злилась на людей: они говорили только о еде. Конечно, по-человечески художника жаль – даже очень здоровому человеку непросто выдержать такое испытание, к тому же в замкнутом пространстве и при мощной физической нагрузке, а игра на скрипке – это действительно большая нагрузка, тем более, если играть большую часть дня. Но на то воля художника. Если он выбрал именно такую форму, значит, у него есть на то веские основания. И риски он, будучи взрослым человеком, оценил. Потом я поняла, что для большинства людей в нашем городе перформанс – это новая и пока ещё непонятная форма искусства, и надо дать время, чтобы начали обращать внимание не на форму, а на суть. Суть же – это сама музыка, которую таким необычным и шокирующим способом пытается донести до нас автор. И, судя по последним публикациям, ему это удаётся. Люди приходят, слушают, включают прямые эфиры. Он заставил людей целую неделю слушать башкирские народные мелодии! И в этом, я думаю, и была цель перформанса.