“Доктор Фауст“: жизнь, смерть и триада цвета
Недавно в рамках проекта TheatreHD посмотрела спектакль “Доктор Фауст“ Шекспировского театра “Глобус“ по пьесе Кристофера Марло “Трагическая история доктора Фауста“. Премьера спектакля прошла в Великобритании ещё в 2011 году. Пьеса Марло не подвергалась ранее ни экранизациям, ни инсценировкам. И этот факт “подлил масла в огонь“ моего желания увидеть этот показ зрелищного и колоритное действа на сцене прославленного британского театра. Режиссёром нетривиальной постановки стал Мэттью Данстер. Роль Мефистофеля здесь блистательно сыграна Артуром Дарвиллом, известным массовому зрителю по роли в телесериале “Доктор кто“. В Фауста воплотился Пол Хилтон, который также в этой роли выглядит весьма органично.
Безусловно, общая тема всех произведений о Фаусте едина. Доктор Фауст, охваченный жаждой знания, бросает учебу ради занятий магией и заключает сделку с дьяволом: если Мефистофель будет служить Фаусту при жизни, доктор отдаст свою душу ему после смерти.
Весомым плюсом в копилку положительных эмоций от просмотра стало то, что Данстер не идёт проторёнными тропами, рассказывая самую известную из всех некогда существовавших историй про Фауста, написанную Иоганном Гёте. Хочется вспомнить многогранный шедевр Александра Сокурова с одноимённым названием как яркий пример самодостаточной и ёмкой экранизации, после просмотра которой градус личного скептического отношения к иным киноэпопеям о “Докторе Фаусте“ лично у меня значительно повысился. Да и гётевский “Фауст“ попросту надоел, и хотелось чего-то новенького.
Итак, Данстер создаёт совершенно новую, по-своему уникальную, драматическую обработку пьесы Марло.
Основным критерием оценки значимости любого произведения искусства для меня является, прежде всего, самобытность творения и его актуальность для сегодняшнего дня. Попробую разобраться, в чём же уникальность постановки “Доктор Фауст“, помимо прекрасной актёрской игры и хитрого режиссёрского “па“? Легенда о Фаусте с древних времён вдохновляла творцов на создание своих литературных и кинематографических шедевров.
Пьеса Кристофера Марло считается одной из наиболее значительных и известных трагедий, написанных ещё до Шекспира.
Созданная в 1592 году, она захватила умы современников и стала объектом беспощадной критики недоброжелателей. По некоторым данным, запечатлённым в исторических сводках, обнародованием своего труда Марло навлёк на себя гнев церкви, что в общем-то предсказуемо. Ведь главный герой пьесы – это алхимик, отрекшийся от Бога и совершивший сделку с дьяволом. Разумеется, у произведения было много сторонников и среди современников, ведь возможность получить бессмертие, пусть даже через сомнительные средства, издавна пленяла человека.
Это очень контрастное произведение, содержащее в себе два противоборствующих начала – Фауст и Мефистофель, свет и тьма.
Фауст колоритен и в плане реакции читающего/смотрящего. От критики до поощрения. И подобный эффект закономерен, красной нитью через весь текст пьесы проходит тема земли, крови и неба. Цвета белый-красный-черный. Эта устойчивая триада в символике цвета встречается во многих древних культурах. В текстах Упанишад она служит цветовым выражением качеств (гун) материальной природы – благости-страсти-невежества. Три состояния человеческой психики. Красный, к примеру, может восприниматься и как страсть, и как кровь – в обоих случаях это балансирование, дорога либо к земному (тёмное), либо к небесному (светлое). Примечательно и то, что эти три цвета включает в себя флаг Германии, откуда родом Гёте. Можно воспринимать это как своеобразную дань режиссёрской коллегии современников ещё одному отцу Фауста.
Идею триады цвета хорошо уловил Данстер со-товарищи, обрядив 7 смертных библейских грехов в контрастные одежды красного, чёрного и белого цветов.
Отдельное браво мастерской работе декораторов спектакля. Говоря об уникальности постановки, хочется отметить и монологи актёров, воплотивших библейские грехи. К примеру, актриса сыгравшая Зависть, лукаво произносит фразу: “я зависть, читать я не умею и хочу, чтобы все книги были сожжены…“. Именно эта фраза на мой взгляд ёмко отражает современную обстановку: то, как работает подавляющее большинство коммерческих СМИ, как воспитывают невежественные родители своих детей, из зависти к тем, кому дано больше – так мы убиваем саму перспективу получения знания. Примечательно, что на актрисе, исполняющей роль Зависти, максимум чёрного: это яркий символ самоуничтожения во имя самоуничтожения и тяга к разрушению – инстинкту смерти (Танатос). И, напротив, белого в палитре одежд героев спектакля очень мало, вероятно этим режиссёр показывает практически полное отсутствие жизни и благости, но тонкие полоски, окантовки или кантики одежды всё же присутствуют как намёк на перспективу просвета.
Ёмкой метафорой является и финальный эпизод с появлением главного беса всей эпопеи – Люцифера, у которого Мефистофель в подчинении.
За спиной демона появляются два ангела, каждый из которых держит в руках макет гигантского ослепительно белоснежного крыла. Через подобные метафоры режиссёр как бы говорит своему зрителю, что не все утрачено, и шанс на спасение есть всегда. Кроме того, образы воюющих за душу эксцентричного кудесника Фауста ангелов добра и зла, а также смертных грехов, пропитаны духом Средневековья. Оригинальный текст пьесы сложен и по ритмическому, и по художественному содержанию. Сложно передать атмосферу и сохранить особый “мистический аромат“, характерный для стиля эпохи Марло. Данстеру это удаётся: его драконы, причудливые маски, адское пламя, полыхающее на сцене, черепа и прочие спецэффекты, одурманивающие искушенного зрителя шекспировских времен, производят должное впечатление и сегодня. В самом финале пьесы к почти бездыханному Фаусту является образ Елены Греческой. Прекрасная женщина в белых одеждах манит распутника в дальние дали, тем уводя из мира живых в царство мертвых. При просмотре на ум пришла занятная параллель.
Великий итальянский режиссёр Феллини отождествлял образ смерти с эффектной женщиной в красной комбинации, об этом творец часто говорил в своих интервью.
По свидетельствам очевидцев, великий итальянец умер с улыбкой на лице. Возможно, этот факт биографии классика – ещё один режиссёрский реверанс нетленному прошлому. А что касается реверанса официальной религии, то режиссёр отстраняется от осуждения и грешника, и коварного беса. Он будто одинаково благосклонен и толерантен ко всем своим персонажам, начиная с блудницы в венецианской карнавальной маске и заканчивая коварным искусителем.
Отчаяние Фауста в финале пьесы похожа на иллюстрацию известной фразы “бойтесь своих желаний, они имеют свойство исполняться“ или “благими намерениями выстроена дорога в ад“.
А сам данстеровский Мефистофель — вовсе не зло во плоти. Режиссёр рисует его нервическим эксцентриком и эгоцентристом, мелким бесёнком, возжелавшим властвовать, по сути, над себе же подобными. В унисон вспоминаются слова старца-странника, обращенные к Фаусту в финальной части постановки: “Хотя ты согрешил как человек, но упорствуешь словно дьявол“. Эти слова подводят к простой истине, хорошо понятой и обыгранной Мэтью Данстером в своей работе: в каждом из нас есть тьма и есть свет, так верно ли делить людей на добрых и злых?
