Потрясающий фильм об обыденном

Содержательной стороной фильм “Любовь“ резко выбивается из фильмографии австрийца Михаэля Ханеке. До этой картины практически в каждой своей работе режиссёр поднимал вопрос о природе человеческой жестокости, показывая насилие в разных его проявлениях и затрагивая психологическую сторону этого вопроса (“Забавные игры“, “Белая лента“, “Видео Денни“).

В новой кинокартине он раскрывает тему любви, и делает это с довольно нестандартного ракурса: через старость и испытания.

Правда, если присмотреться, некоторая жестокость в фильме присутствует, но только не человеческая, а природно-организменная: опоптоз клеток необратим; старение и немощь не минуют, если твоему хронологическому возрасту посчастливилось перевались за шестой десяток. Глаза перестают видеть, уши – слышать, суставы гнутся с трудом… Приятного мало, но человек ко всему привыкает и, несмотря ни на что, жизнь продолжается. И это вовсе не та сторона медали, на которой автор акцентирует внимание, в противном случае фильм, вероятно, назывался бы “Старость“, а не “Любовь“. Про любовь здесь не говорят, всё подается тоньше: она чувствуется в каждом поступке героев, эмоции и переживания которых красочно передаёт блестящая игра актёрского тандема:

80-тилетний Жан-Луи Трентиньян и 85-тилетняя Эммануэль Рива – актриса, сыгравшая в великом фильме “Хиросима, любовь моя“.

Жорж и Анна, в прошлом преподаватели консерватории, прожили вместе счастливую жизнь, вырастили дочь. Имеют обеспеченную старость и общие интересы к литературе, музыке, искусству. Однажды у Анны случается инсульт, а неудачная операция приводит к параличу тела. Жорж обещает супруге, что она не окажется в больнице или доме престарелых, и берёт на себя все тяготы ухода за супругой.

Тяжело видеть, как главная героиня из крепкой пожилой леди постепенно превращается в немощного человека, не способного передвигаться и разговаривать.

Как мучается муж, видя свою жену беспомощной, и еще от того, что не может ей ничем помочь, кроме как быть рядом и заботиться. А это ведь это европейская чета интеллигентов, которые могут позволить себе сиделку раз в два дня, установку ортопедического матраса с подъёмником, продукты на дом и прочие удобства. У меня невольно перед глазами постоянно возникала проекция показанной ситуации на российскую обыденность с ее крошечной пенсией и всеми вытекающими отсюда ужасами. Правда, у нас считается, что долг детей – заботиться о пожилых родителях. И хорошо, если детям хватает терпения и любви для этого, если пожилые люди не брошены в свои последние дни.

Смотреть “Любвоь“ в кинотеатре было необычно. Ведь это кино интимно. Будто невольно подсматриваешь за чужой жизнью.

В зале было очень тихо. Лишь парочка тинейджеров извертелась на своих местах, видимо, по названию ожидая увидеть молодежный ромком. Жестокий Михаэль их разочаровал. Впрочем, вскоре и они утихли.

Для полноты погружения в атмосферу фильма, смотреть его рекомендуется в тишине и одиночестве.

В “Любви“ Ханеке не изобретает велосипед, а простым примером показывает, что такое сила духа и любовь, та самая, которая милосердствует… и, подпитываясь доверием, пониманием и преданностью, выдерживает испытание тяжелой реальностью, и утверждает жизнь, даже находясь на пороге смерти. Эта жизнеутверждающая нить настолько ощутима, что последние душераздирающие действия Жоржа гармонично вплетаются в канву фильма, и мысли, что им двигало не сострадание, а что-то другое, не возникает. Напоследок, как вуаль, падающая на всю историю, – иррациональная сцена ухода главного героя. И уже потом, как постскриптум: в опустевшую квартиру входит дочь, окидывает увядшим взглядом знакомые, еще недавно хранившие в себе тепло родительского очага стены, садится в кресло.

У Ханеке получилось взять высокую планку и превзойти самого себя – снять потрясающий фильм об обыденном.

Исделать это мастерски – просто и беспристрастно рассказать самую обыкновенную историю, не впадая в сентиментальность и не пытаясь выжать слезу у зрителя. На финальных титрах в зале стояла оглушающая тишина, люди вставали с мест бесшумно и уходили молча, потому что “на прощание – ни звука, только хор Аонид, так посмертная мука и при жизни саднит“.