Театр абсурда/Беккет/Пермь
Спектакль “Конец игры“ в Пермском академическом ТЕАТРе-ТЕАТР я смотрела ещё в прошлом ноябре и вроде как не собиралась о нём писать, но недавняя смерть Андрея Павленко напомнила мне о нём. Онколог из Санкт-Петербурга на протяжении почти двух лет боролся с раком желудка и вёл блог, где рассказывал о своей болезни, чтобы помочь не только себе.
В этой ситуации есть особая непривычная реальность – жизнь в условиях, когда ты знаешь, что конец близок. О том же и пермский спектакль режиссёра Бориса Мильграма по пьесе Самюэля Беккета.
Думала, что с Беккетом знакомлюсь впервые, но потом вспомнила, что уже смотрела постановку по его пьесе “В ожидании Годо“ от режиссёра Юрия Бутусова. И в этих двух спектаклях можно найти одну общую черту – на фоне отчаянного положения персонажей есть неизвестный компонент, который даёт им надежду, но в спектакле не появляется. В “В ожидании Годо“ – это некий Годо, которого все ждут на протяжении всего сюжета и возлагают на него какие-то надежды, в “Конце игры“ – это буфет, который один из персонажей всё порывается открыть, но не открывает, и нам кажется, будто это может изменить бытие героев в сложившемся хаосе и тлене.
Беккет – драматург послевоенного времени, когда само время требовало другого языка говорения о действительности, ведь она [действительность] смердила ужасами человеческих трагедий. Когда все ценности попраны, когда людей сжигали в печах концлагерей, возможно ли было говорить теми же словами, что раньше?
Так родился язык абсурда, на котором стали изъясняться в своих пьесах Беккет, Ионеско, Олби и др.
Персонажи в “Конце игры“ – четыре человека с именами Хамм, Клов, Нелл и Нагг, которые находятся то ли в бункере, то ли в каком-то разрушенном здании. Хамм – в инвалидном кресле, незрячий, у Клова болят ноги, Нелл и Нагг – в мусорных баках. Это люди, которые ждут смерти, потому что на свете ничего больше нет. Осталось только ждать конца своих тлеющих жизней. Всё бессмысленно, поэтому им остаётся лишь убивать время и ждать конца игры под названием Жизнь.
Мне кажется, беккетовская реальность очень хорошо вписывается в нашу – глубинный пессимизм Беккета хорошо её отражает, и от нас, смотрящих на этот процесс “умирания“, зависит, что мы в нём увидим – веру в человечество, сострадание к тем, кто вокруг, или способ посмеяться, ведь когда смеешься – не так страшно? В спектакле было много юмора, но у меня не возникло позыва смеяться, происходящее на сцене придавливало и вызывало желание лишь тихо наблюдать. Театральный критик Павел Руднев объясняет это нашим общенациональным неумением смеяться над темой смерти, поэтому в зале смеялся только он. Заметив его перед началом, я, из любопытства к известной медийной персоне, посматривала иногда, как он смотрит спектакль.
Кстати Павел недавно запустил театральный видеоблог, где рассказывает не только о столичных спектаклях, но и провинциальных, так что про нашу “Зулейха открывает глаза“ тоже было сказано.
Но вернемся к постановке Мильграма. В “Конце игры“ меня особенно впечатлила роль Альберта Макарова (Хамм), который все два часа делал свою работу, будучи прикованным к креслу и с заклеенными глазами. Ради его виртуозный игры я бы пересмотрела эту постановку ещё раз. Любопытно взаимодействие Хамма и Клова – это сухие замороженные отношения, где двое делают вид, что они не нужны друг друга, при этом они эмоционально привязаны, но никто из них в этом не признается. Это история напомнила мне мои отношения с родителями, которые я не в силах разморозить, потому что сама заморожена. «Для чего я тебе нужен?», – спрашивает Клов. “Чтобы подавать реплики“? – говорит Хамм. До слёз, знаете ли. И очень не хочется быть для близких людей вот такой “подающей реплики». Хочется настоящего, тёплого, живого, и с кем-то всё это получается, а с кем-то уже вряд ли, наверное.
Фото: teatr-teatr.com.
