Срываем тихо маков цвет
Выход фильма о Первой Мировой для отечественного кино событие редкое. В исторической перспективе эту тему затмили Октябрьская революция и Гражданская война, а потом и Великая Отечественная. В советском кино события на фронтах 1914-1917 годов были либо биографическим эпизодом киногероя, либо историческим фоном, и порой, надо сказать, весьма удачным. Несомненным шедевром в этом плане является “Окраина“ Бориса Барнетта – советское кино, посвящённое жизни русского провинциального городка и его обитателей в период Первой Мировой. Не менее удачными были портреты литературных героев на фоне этой эпохи в экранизациях “Тихого Дона“ (1957) и “Хождений по мукам“ (1977). 10 лет назад новую страницу в российском историческом кино открыл Владимир Хотиненко, сняв свою “Гибель империи“ –талантливо сделанный исторический фильм, где революционный 1917-й представлен как торжество управляемого хаоса.
Тема своих и чужих, героев и злодеев в русской революции и гражданской войне на поверку оказывается слишком сложна для массового зрителя. Взгляд на события и их участников меняется в зависимости от курса “философского парохода“ отечественного кино – он то идет в фарватере “Броненосца Потёмкина“, то “Адмирала“.
У режиссера Дмитрия Месхиева патриотическое кино “Батальон“ о Первой мировой получилось как вариация “Матрицы. Контрреволюция“. Отбивая шаг правой, по съёмочной площадке фильма промаршировал женский батальон Марии Бочкарёвой – “русской Жанна д’Арк“, женщины с трагической и героической судьбой.
Её способность к самоотречению поражала: Бочкарёва пешком шла за мужем в ссылку на север Якутии, снеся насмешки и унижение, а в благодарность получая побои. Начавшаяся мировая война стала для неё шансом начать новую жизнь. Этим шансом она воспользовалась, послав на последние деньги телеграмму Николаю II с просьбой разрешить участвовать в боевых действиях наравне с мужчинами. Февраль 1917 года она встретила старшим унтер-офицером с четырьмя ранениями, георгиевскими крестами всех четырёх степеней и тремя медалями. До “Батальона“ М. Бочкарева появлялась на экране лишь однажды в телеверсии фильма “Адмиралъ“.
Но такое незначительное внимание к столь яркому историческому персонажу в художественном кино было сполна компенсировано документальным фильмом Ольги Дыховичной “Мария Бочкарёва. Зовущая на смерть“. На сегодняшний день он остается самой удачной биографической лентой о противоречивой и трагической жизни этой женщины.
А вот фильм “Батальон“ не лучший способ ознакомиться с её судьбой, и дело даже не в том, что на экране лишь одна весна и одно лето подпоручика Бочкарёвой. Просто актриса Мария Аронова так же не подходит на эту роль, как Владимир Зайцев на роль главнокомандующего генерала Брусилова. Как бы гротескно не выглядели Фёдор Бондарчук, Александр Баширов и Дмитрий Певцов в уже упоминавшейся “Гибели империи“, но там они хотя бы узнаваемы в экранных образах Деникина, Корнилова и Духонина. В “Батальоне“ же реальные портретное сходство имеет лишь сутуловатая фигура Марата Башарова в защитном френче Александра Керенского.
И в прямом, и в переносном смыслах единственными действующими лицами в картине являются чины женского батальона. Все остальные – офицеры от главнокомандующего до прапорщика, солдатская масса на передовой и немцы, –выглядят статистами на фоне исторических декораций. Одни показательно трусливы, другие показательно вероломны и жестоки, третьи показательно циничны. Лишь женщины показательно храбры. Второстепенные персонажи порой до нелепости шаблонно ведут себя в кадре. Высшие чины преступно бездействуют, взирая на состояние армии, а солдаты пьют и слоняются по прифронтовой полосе, пока неправдоподобно пустует передовая. В эту атмосферу упадка и разложения как нельзя лучше вписывается образ харизматичного лидера толпы, члена солдатского совета, сыгранного Кириллом Полухиным.
Тем не менее, Дмитрию Месхиеву удалось выразить основную метафору – показать женщин-добровольцев как здоровую силу общества, стоящего на краю катастрофы, частью разваливающейся армии, находящейся как между Сциллой и Харибдой – между недееспособным высшим командованием и агрессивной, уставшей воевать, солдатской массой.
В ситуации, когда “верхи не могут, а низы не хотят“ только добровольцы женского батальона могли и хотели воевать. Поэтому “мир батальона“ получился ярким набором женских характеров и портретов, не далёким от исторической действительности.
Сцены фильма иногда почти напрямую цитируют воспоминания участников и журналистские репортажи 1917 года. На высоте оказались работа декораторов, постановщиков и операторская работа, которые и отличают военное кино от сходки исторических реконструкторов. В фильме также показана первая и пока единственная в отечественном кино сцена газовой атаки.
Теперь о грустном. Ответ на вопрос, может ли быть политически ангажированное кино высокохудожественным, известен заранее.
Идеологический посыл – это тот же набор символов, маркирующих кинематографическую реальность. За неимением в коллективной памяти собственных маркеров этой войны, приходится прибегать к заимствованию: в титрах фильма ветер красиво “срывает маков-цвет“, а на постере героиня Валерии Шкирандо стоит среди усеянного маками поля.
«В англоязычных странах маки – символ памяти погибших во всех войнах, начиная с Первой Мировой.»
Его возникновению мы обязаны стихам канадского военного врача Джона Маккрея о поросших маками полях Фландрии, где сошлись британская, французская и германская армии. Как минимум странно, что в русском “патриотическом“ кино использовали европейский символ. И выглядит он как рождественский венок в русской избе. Таким же странным является и атмосфера 1917 года в фильме –время затерянное где-то между Февралем и Октябрем, между двумя революциями. Февральская представляется причиной исторических бед: неудачи на фронтах, разгул преступности и анархии в тылу, приход проходимцев к власти.
“Женский батальон смерти“ представлен в фильме едва ли не единственным боеспособным подразделением русской армии. Хотя в действительности его появление, напротив, произошло на волне революционного энтузиазма, на добровольной основе создания “ударных отрядов“.
Мрачное название вполне соответствовало цели: от женщин требовалось воодушевить мужчин прежде, чем они красиво умрут. Сама Бочкарёва высказывалась о цели создания своего подразделения так: “Мы, женщины, только должны показать пример солдатам-дезертирам, как нужно спасать Россию. Пусть мы все погибнем, лишь бы они осознали свой долг перед Родиной! Дайте нам больше триумфа, проводите нас с музыкой. Вот всё, что нам нужно – привлечь внимание!“.
Для добровольцев революция была не трагедией, а шансом на новую жизнь. Феминизация являлась частью революционных изменений, она протянула женщинам винтовку, и в благодарность одна из добровольцев – Анна Шуб писала: “Мы все были готовы умереть за революцию“.
В заключении два слова в защиту мужчин. “Впереди Россию ждала новая война. Гражданская“ с сожалением читает зритель в конце фильма, не понимая причин будущей войны и эмоций фронтовиков, для которых “добровольцы“, отодвигавшие долгожданный мир и призывавшие к продолжению кровопролития, были объектом жгучей ненависти. Так что повод ненавидеть женский батальон и других “ударников“ был существенный.
У “батальонов смерти“ была дополнительная функция – их использовали для наведения порядка на передовой, подавления солдатских волнений, пресечения братаний, отлова дезертиров, а также в качестве заградительных отрядов. Для “женского батальона“ уже в августе 1917 года она стала основной. От отправки женщин на передовую отказались, а более тысячи добровольцев держали в казармах под Петроградом на случай начала волнений в столице. Чёрно-красные нашивки и черепа с перекрещенными костями встречались потом с красными лентами на полях Гражданской войны, но это уже совсем другая история.
