О чём мы танцуем?
7 апреля в Уфимской государственной академии искусств имени Загира Исмагилова прошёл отчётный концерт хореографического отделения. И это “всё, что я могу сказать о войне во Вьетнаме“. Ведь, по большому счёту, нет предмета разговора. Есть задумки, которые, будь они реализованы в полной мере, были бы достойны всех похвал. Есть люди, которые могли бы станцевать, но “расклад не вышел“.
Конечно, они двигались, делали разнообразные па и даже ронд дежар партер. Был и современный танец, был и бытовой. Но правильнее сказать: были движения, фрагменты классического, бытового, народного, современного танца. А языка тела, на котором исполнитель говорит со зрителем, не было. Фразы, предложения – возможно. Но не язык и не повествование. И, вероятно, проблема, не в том, что ребята не доросли или педагог не тот. Хореограф и педагог кафедры Ольга Даукаева способна выстроить историю через танец, передать своё мироощущение, говорить на этом языке и привести зрителя к каким-то открытиям, катарсису, если хотите. И некоторые выступавшие, например, Алина Мустаева, Эльвира Галина, Ксения Жиркова способны “взять“ язык танца, добавить в него нечто новое сами. Они способны говорить на нём. Но разговора, диалога со зрителем, не состоялось.
Сам концерт представлял собой множество номеров, меж собой никак не связанных. Началось с классического танца, потом показали “Цыганский“. Интересный танец был у Эльвиры Галиной (хореография Ольги Даукаевой), “Жизнь в розовом свете“. Начинался он под песни Эдит Пиаф, и персонаж Эльвиры, танцуя, вдруг попадал под дождь. Красота, грация сменились пластикой человека, который наступил в лужу. Этот танец – метафора о человеке, чьи розовые очки ломаются от реалий жизни, и, наверное (если не считать народного танца), он был самым понятным. Другие работы по современной хореографии были не менее интересны по задумке, но фрагментами. В них не было того сквозного действия, выстроенности не только танца, но и персонажа, как в работе, описанной выше.
В нескольких работах был использован видеоряд. На задник проецировались метаморфозы линий, форм, пространства. И сама музыка, казалось, переделывает саму себя в этом постоянно искажающемся пространстве. Но если сам по себе такой видеоряд может заинтересовать зрителя, то, являясь фоном танца, он не играл роли. Если его убрать – ничего бы не изменилось. И мне кажется, здесь вина не хореографа. Танцоров, исполнителей поставили в очень конкретное пространство (искажающееся, метаморфозное и метафоричное), но они были не там, а на сцене академии искусств, на своём отчетном концерте. Возможно, кто-то из исполнителей и понимал, что он сейчас в другом мире и этот мир надо до зрителя донести, но, как я уже говорил, получилось это обрывочно, и ни в одном номере целостной картины происходящего не сложилось. Хотя метафор можно было напридумывать и начувствовать целый ворох, чем и занимался зритель.
Что до классических и народных танцев, то здесь задача ничуть не проще. Да, все движения отработаны годами и записаны в учебниках и пособиях. И в этом проблема. Мне кажется, исполнители, будущие хореографы, решили, что, выучив движения танца, главное они уже сделали. Надеюсь, что я ошибся. В любом танце есть осознанность движения, понимание того, почему ты должен двигаться именно так. Есть своя магия, “багаж“, который танец копит всё время своего существования. И народный танец намного сложнее в исполнении (не в технике), чем современный. Багажа там хватает. Современный рождается, порой, на ходу, успевает схватить в лучшем случае что-то главное из своего времени, из окружения, и, высказавшись, умирает либо существует в постоянном изменении и перерождении. Народный танец копит смысл – он не меняется. Это позволяет ему расти, становиться всё более энергетически наполненным. Но эта энергетика, судя по всему, скрыта от многих (в том числе, наших) молодых исполнителей.
Итог не подведёшь. О чём мы танцуем? “О чём хотели бы?“ – вопрос более правильный для сегодняшних хореографов. О чём способны? Что мы понимаем из того, что танцуем? Да, вопросов можно задать много. И да, ответов не будет. Нет точности, которая ведёт за собой правду, художественность. Нет даже простой осознанности. В итоге остаётся ощущение, что исполнители, “делая своё дело“, пытались до зрителя донести золото. Но в процессе “переработки“ что-то произошло, и зрителю дали медь. Расстраиваться не стали: медь тоже блестит и продаётся.
