Константин Потапов о работе, творчестве, публике и смерти
С его музыкальной работой в составе группы Posternak “Достать чернил” я познакомился прошлой весной. Песни из этого альбома звучали и звучат во многих замечательных городах, где успела побывать группа “Posternak”. Её лидер – харизматичный поэт из Самары, который недавно переехал в Москву. Сегодня с Константином Потаповым мы беседуем о поэзии, прошедших и будущих выступлениях и зрителях.
С детства Константин Потапов от непреодолимого желания всеми управлять мечтал стать президентом, затем таксистом, а уж только потом писателем. Свой первый стих автор написал в 18 лет, о чём сегодня жалеет от того, что начал заниматься творчеством так поздно. Среди любимых авторов поэт выделяет В. Набокова, М. Булгакова, И. Бунина, Б. Пастернака, И. Бродского, Г. Гарсию Маркеса, С. Довлатова, Э. Хемингуэя и других.
Поэзия для моего собеседника – высшая форма языка: “Я думаю, что все искусства существуют по некоторым законам. Поэзия – не исключение. Я не обожествляю её. Для меня язык был ближайшим материалом, из которого я смог что-то сделать”. Именно ради развития русского языка Константин Потапов занимается творчеством, преодолевая себя, стараясь отодвинуть на второй план цели личные, которые одинаковы у всех: “А-ля самовыражение и прочее”.
Я много лет ношу пальто.
Оно – практически мой очерк.
А впрочем, стих мой лишь про то
как очерк мой размыт, неточен.
Я много лет ношу пальто,
и кисти слились с рукавами,
и участь вся моя про то,
что эта участь – роковая.
И стих отныне мой о том,
что жизнь становится привычкой.
Я много лет ношу пальто.
И этот умысел – трагичен.
Я много лет пальто ношу.
И нет здесь умысла иного,
что я всю жизнь про то пишу,
что к строчке подбираю слово.
Я столько лет ношу, что здесь
важна не совокупность пятен,
но то, что не пальто, а крест
несу. Не крест несу – проклятье.
Я много лет пальто ношу.
Давно потёрлось и не ново.
И я всю жизнь о нём пишу,
к нему лишь подбираю слово.
Я столько лет ношу, что ты,
мой пристальный, в совместном торсе
не разглядишь, где чьи черты:
мои, пальто… – наш образ стёрся.
Наш образ слился. Столько лет,
ношу, что я про то лишь помню:
что пуговиц вот здесь двух нет,
что пуст карман, что ворот – поднят.
Пальто, прихожая, повтор.
Его надену я на плечи.
И в зеркалах – одно пальто.
Мне отразиться больше нечем.
В приподнятом воротнике
уже не виден подбородок.
Я стал законченным никем.
Сей образ выписан подробней,
чем мой. Чем мой. Не я – пальто
захлопнет дверь, нажмёт на кнопку.
Пальто отправится лифтом
ловить таксо на остановку.
Пальто войдёт в продрогший холл.
И прямо в центре ресторана
пальто начнёт себя легко
расстёгивать… Какая драма!
Постойте… стойте… Что за драм..
К чему здесь замысел упрямый?!
Что есть в пальто?! Ну шерсть, ну драп…
Какие могут быть здесь драмы?!
Пальто застынет на мосту?
И процитирует Шекспира?
Затем Пальто взойдет на стул?
Пальто повесится на спинке?!
И в чем же драма у пальто?
Что моль заела? Локоть стёрся?
А драма у пальто лишь в том,
что воротник уже – расстёгнут.
Пускай, не взят трагичный тон,
пусть, не распят под рукавами,
но у пальто вся участь в том,
что эта участь – роковая.
Пальто застынет не дыша.
Пальто ещё помедлит малость.
Неловко снимет шляпу. Шарф?
Всего семь пуговиц осталось.
Всего семь пуговиц и шарф…
Пальто хранит какой-то оттиск?
Что дальше там? Душа? Душа?!
Душа пальто? Да вы смеётесь!
Пальто возьмёт себя. Пальто
само возьмёт себя и снимет.
А под пальто, там – кто? Никто.
И этот звук точней, чем имя.
И это то, зачем пальто
носил всю жизнь Никто-то снова.
Никто. Никто. Никто. Никто.
И это грандиозней Слова.
Никто. И сброшено пальто.
Никто. И замысел упрямый.
Никто. Никто. Никто. Никто.
А кто идёт? Никто. В том – драма.
В том лемма, теорема, ток,
закон Буравчика Никтоли.
А кто открыл её? Никто?
Никто, вы точно угадали.
А чем закончится Никто?
Ничем? Ничем. Опять вы в точку.
Никто. Никто… А что потом?
Родиться ли у них Никточка?
Нет. Ни кого ни у кого.
Никто ни с кем. И никакая.
Нет никого ни у кого.
Мы в эту суть всю жизнь вникаем.
Затёрлись имена. Потом
затёрлись лица. Вот вам лемма:
Висит на плечиках пальто
в ничейной и ничьей вселенной.
Константин признался, что перед выходом на сцену он очень сильно волнуется: “Зачастую я не успеваю настроиться, так как вынужден решать глупые организационные вопросы. В моём идеальном варианте перед большим выступлением я должен быть изолирован от всех. Весь день телефон должен быть выключен, я не должен решать никаких вопросов, кроме вопроса образа на сцене и задачи спектакля, но такое бывает очень редко. Спектакль – это маленькая беременность, плод которой нужно вынашивать внутри себя, в капсуле своего одиночества. Когда мне этого не дают в день спектакля, мне просто хочется всех убить. То есть, почти всегда”.
Портрет своего зрителя мой собеседник затрудняется представить наверняка: «Есть два больших направления на сцене и одно – в текстовом варианте. На сцене – группа “Posternak”, на которую иногда приходят зрители попроще. Не скажу, что меня это очень сильно радует. Второе направление – мои личные спектакли. Здесь зритель бывает разный: и гораздо старше меня, и моложе. И больше девушек, чем парней. Мне кажется, это из-за сильнейших запретов на эмоции мужчинам в нашей стране. По общим воровским понятиям населения мужчины у нас могут открыто либо злиться, либо смеяться. Больше ничего не дано. Это чисто русская глупость. В Европе мужчины не стесняются плакать, потому и живут дольше. Также есть люди, которые меня только читают – это те немногие из старшего поколения, кто нелепой случайностью наткнулся на меня в Интернете. Они не ходят на выступления, но почитывают».
На вопрос об отношении публики к происходящему также последовал неоднозначный ответ. Как отмечает Константин Потапов, “всё зависит от атмосферы в зале и настроения”. И тут же продолжает: “Иногда случайный некультурный зритель срывает выступление. Однажды дело чуть не дошло до драки между зрителями и случайными гостями. Иногда просто кофемашина врывается в ткань спектакля и рвёт тонкие нити между мной и зрителем, между мной и образом”.
К критике поэт подходит основательно: “Когда критика направлена на твой рост, я пытаюсь вытащить из неё максимум, как бы это ни было болезненно. Это очень важный способ развития себя в деле – взгляд со стороны. Когда тебя пытаются задеть и решить через тебя собственные комплексы – я уже даже не злюсь, хоть немного покалывает, но рассматриваю это как массаж”.
Константин Потапов часто путешествует по стране, лично публикуя своё творчество на различных площадках: больших и маленьких, светлых и тёмных. Вопрос заработка на любимом деле не исключается и не избегается: “Деньги можно зарабатывать на чём угодно: и на свиных отбивных, и на воздухе из Парижа, и на сочинской стройке, и на стихах. Главное, чтобы это никак не влияло на процесс письма. Другое дело, если автор решил совместить в своей личности ещё и роль собственного продюсера. Это всегда отвратительно. Я знаю это на собственном примере”.
Победитель дельфийских игр, автор сборника собственных стихов и аудиокниги не останавливается на достигнутом. Скоро мы сможем услышать второй альбом группы “Posternak”, а также почитать поэта в свежеизданной книге. “Может, подрасту в плане постановок, больше буду писать прозы и выполню когда-нибудь одну давнюю задумку в жанре поэтического эпоса по форме и лирики по содержанию. Если не умру раньше”.
Лети через просеку, милый мой мальчик,
мой солнечный, юный, педали крути,
пролётом тропинок, верандами, дачей,
оградой, огромным оконным, горячим
орешником в пятнах асфальт окатив.
Лети через ландыши в бисере влаги,
и ливень, и лето, и плющ, и балкон,
скрипучей качелей, уступом в овраге,
сквозь горечь полыни, заброшенный лагерь
и мамино нежное “Пить молоко!”
Лети, мой последний, лети неуёмный,
мой бывший, мой нынешний, мой не всерьёз,
в пощёчины, в хлёст пятипалого клёна,
в трескучую детскую быль киноплёнок,
в забвенье истёртых дорожных полос.
Лети сквозь футбольное, лёгок, свободен,
сквозь школьное, жгучее, шелест кассет,
сквозь сад, через пыльные грозди смородин,
зазубрины крыш и затёртость мелодий,
лети через пропасть, покинувши всех.
Лети, провода и фронтоны и шифер
оставив внизу, через синь облаков,
сквозь сумерки, зуммеры, горечь ошибок,
сквозь звёздный узор, серебром перешитый,
и мамино нежное “Пить молоко!”
Лети, мой законченный, мой отрешённый,
педали крути в невесомое вне.
Будь лентой в руке, будь трепещущим шёлком,
будь тем, кем мог быть, будь летящим, лишённым
известий и веса, бесшумным вдвойне.
Лети и не слушай изломанных Морзе,
сигналов, приборов, и траур частот,
не слушай того, как старается Моцарт,
и хора – не слушай, и как лакримозу
тот хор над тобой в гулком в храме поёт.
Не слушай про гибель июня, июля,
бесследно пропавший, летящий легко,
объявленный в август, и без вести юный,
не слушай смущённых шагов вестибюля,
и мамино нежное: “Пить молоко!”
Всё кончилось, кончилось, кончилось, милый.
Мой мальчик, мой мёртвый, мой всё хорошо.
Ты был неоконченной фугой, был миром,
был многими, мною, был мёдом, был миррой…
Теперь – совершён. Теперь – завершён.
Перед тем, как закончить нашу беседу, я попросил своего собеседника по традиции закончить ряд фраз:
Жизнь идёт, потом кончается.
Время лечит самое главное заболевание одним простым способом.
Не все мои стихотворения плохие. Есть и хорошие.
Если мою книгу однажды издадут многомиллионным тиражом, скорее всего, я буду уже мёртв.
У каждого своя правда и способ уйти от неё или прийти к ней.
Мужчина может плакать когда угодно, сколько угодно и где угодно. Кто считает иначе, идите вагоны грузить.
Умные женщины прекрасны.
Мне часто говорят всякие глупости.
Не люблю отвечать на вопрос примитивный.
Когда аплодируют, я жду, когда можно будет пойти в гримёрку и попить воды.
Десять лет назад мне было очень сложно. Я горд, что справился.
Все люди хотят разного. Хотя, может, и одинакового.
Нашим друзьям Константин Потапов желает читать книги Б. Пастернака и помнить, что простота – хуже воровства. От себя добавлю, что с недавнего времени Постернака можно не только читать, но и слушать.
